автор Гари БрехерПару недель назад была подписано «полюбовное соглашение» в отношении Бурунди. Я так понимаю, кому-то доставляет удовольствие сочинять эти договоры и заставлять банды аборигенов подписываться над пунктирной линией за права человека и любовь к животным. Надеюсь, так оно и есть, поскольку больше этим однозначно ничего не достигается. В Бурунди идёт война и будет идти всегда, и никакие подписи на бланках ООН её не остановят. Уж нынче-то люди это понимают. Все мы понимаем, что эти договоры ничего не решают. Видя заголовок «Мирный договор в Конго» или «В Руанде подписано полюбовное соглашение», сразу перелистываешь страницу, поскольку понимаешь, что это ничего не значит. Даже слова, которыми об этом пишут, звучат фальшиво, как то же «полюбовное». Такие слова только в газетах и пишут. Возможно, когда-нибудь они и подпишут что-нибудь полюбовное в Центральной Африке, всё к тому по сути идёт, и единственное, что это изменит, это послужной список какого-нибудь бюрократа.
Если вникнуть, возможно, для этого подобные сделки и нужны – чтобы вписать их в свой послужной список, дабы можно было вернуться в госдепартамент и сказать: «Это я посредничал при подписании мирного договора № 3549 в Руанде/Бурунди/Конго/Уганде/Танзании. Отличный, между прочим, получился договор – соблюдался целых две недели!»
Притиснутые друг к другу государства – вот отчасти в чём вся проблема. Чем больше у твоих границ государств, тем больше у тебя врагов. Если вы когда-нибудь играли в «Риск» (а если вы никогда не играли в «Риск», какого чёрта читаете мои статьи?), то знаете, что из континентов хуже всего Европа, потому что на неё может нападать половина государств со всего игрового поля, а лучше всего Австралия, потому что хотя она и тянет всего две армии, зато напасть на неё можно только из одного государства, так что всё, что от тебя требуется, это копить войска на Новой Гвинее, и греби свои две армии лопатой на каждом ходу.
Бурунди была бы самой неудачной страной в «Риске», потому что она совсем маленькая, бедна ресурсами и открыта для нападения кому угодно к югу от Сахары. Эти государства похожи на общество анонимных алкоголиков наоборот. Они как торчки, ловящие кайф от войны и не дающие друг другу завязать. Если мир разразится в Уганде, у соседей в Танзании или Конго всегда найдётся война, готовая «выплеснуться наружу» (так всегда выражаются в газетах) и запустить колёсики заново. Потом, когда утихомирится Танзания, какая-нибудь сподручная степная войнушка всегда найдётся у готовой отплатить за услугу Уганды. Им следовало бы взять такой региональный девиз: «Эй, братан, огоньку не найдётся?»
Если как следует приглядеться к месту типа Бурунди, начинаешь понимать, что в большинстве стран мира война нормальное явление. Слоняются какие-нибудь племена по округе, пытаются захватить хорошие земли за соседним холмом, а когда им это удаётся, тамошние жители выгоняют их обратно. Бац, и вот вам готовая война.
Такой когда-то была Европа. Никто не помнит, что венгры попали в Европу какую-то тысячу лет назад. Пришли прямиком из степей и прорубились через Восточную Европу, точно монгольская орда мелкого пошиба, а когда оказались на хорошей пахотной земле, сказали: «Остаёмся». В те времена значение имело племя, а не территория. То есть, короли не был королями тех или иных стран, они был королями своих народов, типа «король франков» или «король мадьяр». Крупные сражения происходили, когда один народ решал двинуться на какой-то другой. Таким, к примеру, было сражение у Гастингса: нормандцы против саксонцев в классической бандитской войне за контроль над районом. Южный Централ Лос-Анджелеса с кольчугами вместо кожаных курток.
Центральная Африка такова, какой была когда-то Европа: люди здесь продолжают перемещаться, норовя растолкать локтями других, чтобы освободить себе побольше места. Тысячу лет назад единственным народом что в Бурунди, что в Руанде были пигмеи. Очень скверно, что им не удалось удержать эту территорию. То-то был бы оттяг – ничего, кроме горилл с пигмеями. Но это было слишком хорошо, чтобы продолжаться долго. С севера пришли банту, более рослый и темнокожий народ, разводящий скот и выращивающий злаки, и начали убивать и порабощать пигмеев, вырубать леса и размножаться. В большинстве случаев племена земледельцев одерживают победу над племенами охотников, потому что земледелие даёт больше еды, так что земледельцы обгоняют охотников по численности за какое-нибудь поколение. Вот и земледельцы банту за несколько поколений обогнали по численности охотников-пигмеев.
Первым из племён банту, что пробили себе путь в Руанду и Бурунди, были хуту, знаменитые «коротышки» на войне высоких с коротышками в Руанде. Следующее племя банту, тутси, объявилось примерно тогда же, когда Кортес громил ацтеков. Тутси были ещё выше ростом, чем хуту, которые уже были гораздо крупней пигмеев.
По сути произошедшее было случаем чистого ростизма, нового вида предрассудков, за который ещё не успели взяться либералы. Сперва совсем маленьких пигмеев убивают приличного роста хуту, а потом с севера налетают высоченные тутси и принимаются убивать хуту. Ростизм поднимает свою мерзкую голову! Зовите Хиллари! Бьюсь об заклад, те ростисты тутси наверняка слушают старую песенку Рэнди Ньюмена «Коротышкам незачем жить», прежде чем выдвигаться резать хуту. (Единственный раз, когда батутси попали в музыкальные анналы, случился в шестидесятых, когда их имя прозвучало в танцевальном хите от «Мотауна» «Делай батутси», но это уже другая история.)
Тутси были не просто высокого роста, они были жуткими головорезами, викингами Восточной Африки. Они поубивали царей хуту, сделали крестьян хуту рабами и зажили хорошо и весело, разводя скот, чтобы покупать за него жён, или разводя жён, чтобы покупать за них скот, смотря что окажется в дефиците. Тутси заявили права на всю территорию на том законном основании, что если будешь возражать, тебя убьют. Так что если ты был крестьянином хуту и желал выращивать злаки или выпасать скот, то должен был просить своего сюзерена-тутси, чтобы тот позволил тебе как издольщику взять часть продукта себе. Если он соглашался, ты отдавал ему половину урожая или больше, если у него было тяжкое похмелье или ему не нравилась твоя рожа.
Если вам что-либо известно о европейском средневековье, такой жизненный уклад должен быть вам знаком. Это старый добрый «феодализм», когда толпа мелких баронов из маленьких замков выстраивается за кучкой крупных баронов из больших замков, а те выстраиваются за или против короля из самого большого замка среди всех. Здесь бароны были чернокожими и не устраивали турниров, но в остальном до появления белых в Бурунди царил в той или иной степени чистый феодализм. Гора веселья для тутси, не особо много веселья для крестьян хуту и относительный ништяк для домашней скотины. Жёнам, должно быть, приходилось несладко, но в те времена их мнение никого не заботило.
Примерно когда у нас шла Гражданская война, европейцы шныряли по всему региону восточноафриканских озёр в поисках верховьев Нила, но вглубь материка в направлении Бурунди продвигались медленно. В 1894 году объявился некий немецкий граф – бьюсь об заклад, он почувствовал себя как дома среди всех этих баронов тутси – и в 1899 году Германия заполучила «протекторат» над Руандой-Бурунди. В 1915 году, когда немцы были заняты в Европе, с востока из Конго прокрались бельгийцы, убедились, что немцев поблизости нет, и гордо заявили права на всю Руанду-Бурунди. Они удерживали её до 1945 года, после чего согласились отдать в формальное управление ООН до обретения независимости в 1962 году.
Впрочем, особого значения эти даты не имеют. Говоря, что Бурунди обрела независимость, мы говорим не о Джордже Вашингтоне и Джеймсе Монро, полемизирующих о правах человека. Мы толкуем о крошечном средневековом королевстве с небольшой воинственной аристократией и большим печальным крестьянским населением, над которым поизмывались тупейшие из европейских колонизаторов, бельгийцы. Где бы они ни появлялись, это никому не сулило ничего хорошего. Они обратили Конго в одну большую душегубку, и у них ещё остались силы сыграть в «племя на племя» с тутси и хуту, разворошив старинную племенную вражду, а затем потеряв над ними контроль.
Тем временем ООН раскрутила во всех газетах жульнический трёп о «демократических выборах» и «представительной демократии» как об одном из тех обязательных усовершенствований, которое настолько эффективно, что уничтожает к чёрту всю документацию. Никто не спрашивал, имеет ли «демократическое» усовершенствование смысл на земле Бурунди. Считалось попросту, что всем миром надо править как на выборах в какой-нибудь дурацкий орган самоуправления старшеклассников средней школы. Бурундцы принялись организовываться в партии с мощными названиями типа «Фронт за демократию в Бурунди» и «Союз за национальный прогресс». За кулисами же продолжались всё те же старинные феодальные забавы. Партии просто служили новыми именами племён. «Фронт за демократию» означал хуту, а «Союз за национальный прогресс» тутси. Единственная разница была в том, что европейцы не собирались более позволять баронам тутси обходиться с хуту чересчур по-средневековому. Это означало, что хуту могли начать использовать своё численное превосходство.
Довольно скоро прояснилась основная схема происходящего в Бурунди: хуту восстают и начинают убивать тутси; подразделения армии и ополчения тутси не остаются в долгу, только воздают с лихвой. Классическим примером было восстание хуту в 1970 году: хуту зарубили 10 тысяч тутси, а тутси подняли ставки, убив 150 тысяч хуту.
Стоит начаться резне, как каждый в зоне поражения, кто ещё не убит, бежит в какую-нибудь соседнюю страну. И все эти напуганные, голодные и обиженные беженцы, естественно, устраивают за границей беспорядки, в какую бы дыру они ни бежали: в Уганду, Конго или Танзанию. Вот почему можно рассчитывать, что в Восточной Африке веселье будет длиться ещё очень и очень долго.
Это примерно та же схема, какую можно наблюдать в Руанде, что вполне логично, поскольку два этих так называемых государства являются частью одного и того же вулканического плато, и племенной состав у них один и тот же. И когда «демократия» становится на чьём-то пути, то или иное племя возвращается к старым добрым методам улаживания дел: убить сволочь. Скажем, когда в 1991 году президентом Бурунди избрали хуту, тутси так оскорбились, что пошли на недемократический шаг и грохнули его.
Тогда-то и начался нынешний военный цикл. Дело обернулось классической племенной партизанской войной. Ополченцы хуту завладели лесом и принялись вербовать среди крестьян информаторов, поставщиков провианта и партизан на полставки. Тутси, командующие армией Бурунди, поступали так же, как любая армия, противостоящая мятежникам: сжигали повстанческие сёла, убивали крестьян в порядке репрессалий за устроенные партизанами засады и переселяли крестьян в концентрационные лагеря на содержании армии. Во Вьетнаме мы называли их «деревнями новой жизни»; в Бурунди командование армии тутси зовёт их «переселенческими посёлками». Конца мятежу это не кладёт, но служит отличным наказанием для крестьян, что значит, у них всегда найдётся очередное поколение хуту, обиженное и голодное, готовое отплатить за обиду, когда в следующий раз им удастся потрепать пару-тройку неохраняемых сёл тутси.
«Международная амнистия» официально объявила, что обе стороны войны в Бурунди совершают «нарушения прав человека». Весь смысл партизанской войны состоит в нарушении прав человека. На такой войне нет сражений, одна только резня да засады. Как я постоянно повторяю, в большинстве случаев и для большинства людей в мире именно это и называется войной – и кто сказал, что Геттисберг и Верден были «хорошими войнами», а межплеменные зарубы, это «плохие войны»?
Будь во всём этом бардаке хоть капля справедливости, эту территорию следовало бы вернуть гориллам (никаких каламбуров) и пигмеям. Однако поскольку этого никогда не произойдёт, можно с тем же успехом привыкать читать заголовки типа «Новая договорённость в Бурунди», а потом, недели две спустя, заголовки иного рода: «Случаи массовой резни угрожают миру в Бурунди». Мне всегда нравится, как они пишут, что миру что-то «угрожает». Конечно-конечно. Точно как если бы существовала «угроза», что Тихий океан в один прекрасный день весь наполнится водой.