автор Гари БрехерКто-то из моих сотрудников на прошлой неделе сказал: «Согнать бы всех этих террористов в одно место да бомбануть фугасом». Я это слышал миллион раз – вожделенно-эротическая мечта белого человека.
Такому, разумеется, не бывать – глупые террористы давно мертвы, а те, что остались, не станут выходить из переулков и кидаться с кулаками на штурмовики А-10. Единственные, кто «достаточно стоек в своей вере», чтобы бежать с копьями против автоматных очередей, нынче воюют в «Армии сопротивления Бога» в далёкой Уганде, и – вот ведь потеха – их отнюдь не так много, как было когда-то. Верить, что бог или аллах сделают тебя пуленепробиваемым, не самая выигрышная стратегия.
И всё же был один-единственный раз, когда мы, белые европейчики, добились-таки своего и согнали всех исламистов в один «огневой мешок». Вот эту сказку со счастливым концом я и хочу вам сегодня рассказать: сказку о битве 1885 года при Омдурмане, что в Судане неподалёку от Хартума, в которой вера сражалась с пулемётами «Максим», а копья с дальнобойной артиллерией. Итоговый счёт: 20 тысяч убитых и пленных джихадовцев против 48 погибших в бою британцев. В тот день британцам здорово повезло: они имели дело с последователями придурка по имени Мохаммад Ахмад, также известного как махди. Этот махди пришёл, верьте или нет, из Дарфура – в который туристов зазывают под девизом «Дарфур, колыбель чокнутых душегубов» – поклявшись вышвырнуть поганых красных мундиров прочь из Судана.
В наши дни одержимостью выдумками о «махди» страдают исключительно шииты, отчего головорезы толстяка Садра в Ираке и называются «Армией махди». Во времена же королевы Виктории суданским мусульманам-суннитам пришлось настолько туго, что они стали искать в ней спасения. Всякий раз, когда мусульмане любой разновидности чего-то по-настоящему пугаются, они начинают сосать палец со своей сказочкой про «махди», который якобы 12-й, он же последний имам, выскакивающий давить злодеев из пещеры, в которой проспал 1200 лет, и появляющийся, словно Бэтмен, стоит местному имаму высветить на облачке большими зелёными буквами «Аллах Акбар! На помощь!»
А суданцам в 1880-х годах было чего пугаться, когда викторианские британцы продвигались к югу от своего марионеточного режима в Египте. Нынешние европедики настолько малахольны, что приходится напрягаться, чтобы вспомнить, какими страшными они были прежде, чем совершили массовое самоубийство в 1914-1918. Теперь в это сложно поверить, но к 1910 году белые составляли 40% мирового населения, и уровень рождаемости/выживаемости у них был гораздо выше, чем у цветной его части. В Лондоне, Париже и Берлине выпускались модные книженции о том, как печально, что угасают «умирающие расы». Суданцам же противостояли британцы, далеко превосходящие все прочие европейские державы по хитрости, коварству и беспощадности. Британцы были лучшими по всем возможным причинам, но прежде всего в силу того, как они обходились с пропагандистским аспектом колонизации мира. По мере надобности они стирали строптивые народы с лица земли по всей планете, но вместо того, чтобы переть домой кровавые скальпы и зверские байки, подобно каким-нибудь тупым хвастливым нацистам, они замалчивали убийства и рассказывали только о собственных потерях, даже когда тех было с гулькин нос. Они использовали прессу для превращения своих погибших в мучеников в таких масштабах, каких никогда не удавалось достигнуть ни одному шиитскому дилетанту.
Вот и свою кампанию по подавлению суданских исламистов британцы растиражировали, преподнеся самого известного из павших в ходе кампании бойцов, Чарльза Гордона, как величайшего мученика, смесь Джорджа Армстронга Кастера с Боно из U2.
На самом деле история Гордона действительно самая интересная часть всей суданской войны. Сама битва под Омдурманом прошла довольно легко, как забой заразной скотины. Но её предыстория и кульминация с гибелью Гордона в Хартуме, это такая классика, что по ней даже сняли фильм с Чарлтоном Хестоном. Я его не смотрел и уверен, что фильм отстойный, но история эта заслуживает, чтобы по ней сняли кино. Или даже два. Дело в том, и в этом вся суть, что Гордон провёл свою последнюю кампанию как кино, к которому сам писал сценарий – всю дорогу осознавая, каким будет финал, в котором он падёт благородной смертью, давая отпор арабским ордам. Он знал, что пропаганда в асимметричной войне, подобной этой, играет ключевую роль.
Причина в том, что Гордон был и гением, и в то же время полным придурком. Он никогда не спал, умер девственником, очевидный случай латентного гомосексуализма – в общем и целом он был одним из тех британцев 19-го столетия, которыми нельзя не восхищаться, но и не смеяться над ними невозможно. Как и большинство латентных педиков, он страдал тяжёлым случаем набожности и в свободное от убивания черномазых время штудировал топографию Иерусалима, пытаясь отыскать гробницу Христа.
До своей встречи с махди Гордон сделал себе имя на одной из крупнейших войн, о которых никто никогда не слыхал, на Тайпинском восстании в Китае. К 19 столетию Англия по пояс увязла в Китае, неся цивилизацию, для чего пыталась превратить всё его население в наркоманов, подсаженных на опиум, который британцы выращивали на огромных плантациях в Индии. Британские войска и флота сражались в двух «Опиумных войнах», чтобы заставить манчжуров позволить им торговать наркотой по всему Китаю, в ходе чего ослабили власть манчжуров над государством до такой степени, что власть на местах стали захватывать невесть откуда нарисовавшиеся главари и атаманы всех мастей, из которых самым крупным был один чокнутый китаец, нечто вроде христианско-азиатского махди, объявивший себя «китайским сыном Иисуса» и установивший контроль над крупным куском Китая – до тех пор, пока не появился Гордон. Британцы хотели, чтобы Китай пошире открылся торговле наркотой, но когда войска китайского Иисуса подступили вплотную к прибрежным городам, они решили, что хорошего должно быть помаленьку, и послали Гордона для его ликвидации. Не имея ничего, кроме смешанного китайско-европейского войска наёмников, нескольких как попало оснащённых канонерских лодок, действующих в китайской канально-речной системе, и собственного военного гения, Гордон сокрушил гигантские полчища, направленные китайским Иисусом к побережью. Гений Гордона был в использовании системы каналов для концентрации огневой мощи против наголову превосходящих его количественно повстанцев. Он вёл долгую и неторопливую игру в «Пакмена» вдоль и поперёк канальной сети, отлавливая и истребляя рассеянные войска повстанцев, покуда не очистил весь уровень. То было деяние такой исключительной гениальности, что было замечено всеми, и это в то время, когда для плохо финансируемых, недовооружённых британских командиров было обычным делом одерживать победы над гигантскими армиями цветных.
И оно сделало Гордона мощной звездой лондонских таблоидов, навсегда запомнившейся как «Китаец» Гордон. Казалось, для урегулирования начавшей к 1870-м выходить из-под контроля ситуации в Судане лучшей кандидатуры не найти. И Гордон продолжил творить одно чудо за другим, как и ожидалось. Он уладил восстание в Дарфуре, прискакав во вражеский лагерь, пообщавшись с кем надо и ускакав домой, со всеми подружившись. Гордон был не только гениален и совершенно бесстрашен – создаётся впечатление, что над ним давлела непомерная жажда смерти, и, возвращаясь верхом домой после таких успешных разборок с дикарями-головорезами, он удручённо бормотал себе под нос: «Чёртовы бедуинские онанисты, только и могут, что болтать! Ведь сто раз могли меня убить! Ну что же мне делать, окунуться головой в Суэцкий канал?»
Джихад суданского махди по-настоящему развернулся только в начале 1880-х. В 1884 Гордон отправился на юг разбираться с ним. Как обычно, он был в подавляющем меньшинстве, ведя лишь небольшое войско, в основном из египтян. Официальным его заданием было изучить ситуацию. Но это было бы слишком просто. Нечем занять руки! Оставлять свои норовящие вздрочнуть руки без дела викторианцы боялись больше смерти.
И Гордон решил, что господь велит ему организовать оборону Хартума от исламской напасти из пустыни. Это взбесило его командиров в Лондоне, потому что они вовсе не санкционировали подобного задания. Хуже того, по мере публикаций в таблоидах донесений Гордона из осаждённого Хартума до них начало доходить, что эта оборзевшая скотина натуральным образом дирижирует возведением себя в мученики лондонской прессой, находясь на самом краю света.
Гордону удавалось отправлять свои рассказы, потому что британские военные суда контролировали Нил. У махди флота не было – чтобы создать военный флот, требуется больше организации и знаний, чем чтобы собрать из толпы козопасов нечто способное называться армией. Поэтому даже весной 1884, когда войска махди осадили Хартум, тщательно фразированные рассказы Гордона о его обороне до последнего гуляли по улицам Англии, провоцируя вой толпы, требующей отправки спасательной экспедиции, и конденсируя капельки пота на вычурных усиках юнцов из МИДа.
Гордон же – и это лишь моё видение ситуации – наслаждался каждой минутой своей неторопливой обороны до последнего. Он мог в любое время выбраться из Хартума и без всякого риска уйти по реке в Египет, но для такого, как он, выбор, уехать домой живым или дирижировать самодеятельной оперой, был прост.
Лондон отомстил ему в бюрократическом стиле, тщательно позаботившись, чтобы отправке спасательной экспедиции в Хартум сопутствовала масса волокиты и канцелярщины. Никакой спешки не было, поскольку каждый участник игры желал Гордону не спасения, но мученической смерти: армейские чины в Лондоне; люди махди, желающие насадить (и насадившие) его голову на кол; и наконец, но не в последнюю очередь, сам Гордон.
Как и когда Гордон погиб, никому по-настоящему не известно, но это не помешало британскому художнику нарисовать картину, изображающую Гордона стоящим наверху лестницы, глядя сверху вниз на чернокожего махдиста с копьём взглядом сварливого постояльца мотеля «Бест вестерн», обнаружившего поутру, что какой-то негрила припарковался поперёк его стоянки, и из динамиков машины льётся хип-хоп: «Попрошу меня извинить, сэр, но вы, похоже, поставили свою шмаровозку на месте номер 26, которое явно отведено под мой "Вольво"!»
Замысел картины был в том, чтобы показать, как суровый взгляд Гордона наводил на черномазых благоговейный страх, но я так полагаю, что им удалось его превозмочь, поскольку в конце января 1885, после того, как войска махди взяли Хартум, голову Гордона насадили на кол. Для британской общественности долгая и медленная смерть Гордона стала гибелью Кастера в битве на реке Литл-Бигхорн и 11 сентября в одном флаконе. Пресса вопила, требуя карательной экспедиции, но командование, как обычно, не спешило. Лишь в 1898 году британцы оказались готовы продемонстрировать отпрыскам аллаха, на что способен англиканец, если у него было время порепетировать.
Британская колониальная военная экспедиция обычно состояла из ядра, укомплектованного надёжными белыми бойцами, и более крупного войска туземных наёмников. Так они поступили и в 1898, отправив на юг по Нилу 8000 солдат регулярной армии и 18 тысяч египтян/суданцев. Войску предстояло столкнуться с превосходящими силами противника; махдисты были способны выставить по меньшей мере 60 тысяч человек. Но истинным ядром плана британцев служило то, что ехало на юг по железной дороге: грозные изделия из чёрных металлов. Они отправили 44 полевых орудия, 36 дальнобойных орудий, а самыми смертоносными были 24 пулемёта «Максим».
Теперь-то эти «Максимы» смотрятся довольно неуклюже – пулемётный ствол между двух сваренных вместе колёс от велосипеда «паук». Но они делали своё дело; против пехотных атак, с какими им предстояло столкнуться, они были страшным оружием, делающим 500 выстрелов в минуту, используя энергию каждого выстрела для выбрасывания гильзы и подачи следующего патрона. Лерою Брауну предстояло обнаружить, каково это, драться с бойцами из технически развитой страны – да ещё и под командованием Горацио Китченера. Да-да, того самого Китченера, известного по Первой мировой мясорубке. Если вам известно, какую роль Китченер сыграл в Первой мировой, вас не удивит, что Китченер доверился железу и деньгам. Он был противоположностью сольной импровизации Гордона. Он собрал все орудия и принялся разносить Хартум в кровавое месиво.
Махдисты до его прибытия не сидели, сложа руки; они построили вокруг города кольцо из 17 фортов, попытались заминировать реку и вообще сделали всё, что только могли. Но они не представляли, на что способны новые пушки Китченера, сравнивающие город вместе с фортами с землёй с расстояния в три мили. Все их планы были рассчитаны на силу, с которой они столкнулись в 1885, воюя с Гордоном, так что в итоге им пришлось прибегнуть к тем единственным козырям, на которые они всегда полагались: численность и старый добрый фанатизм. Иными словами, к массированной атаке.
Вот так 2 сентября 1898 года эротический сон моих коллег по работе стал явью: 60 тысяч исламистов собрались в одном месте под дулами автоматического оружия и массированным огнём артиллерии. Хуже всего было то, что у махдистов было мало кавалерии – всего 3000 всадников. Если считать арабских наёмников, то у британцев кавалерии выходило даже больше. Из оставшихся 55 с лишним тысяч джихадовцев разве что у половины имелось огнестрельное оружие, большей частью кремнёвые ружья вперемежку с добытым у людей Гордона. Остальные были вооружены копьями.
Воображаю, как облизывались те пулемётчики, слушая, как горланят орды черномазых, распаляясь для мощного натиска. Мало того, что у британцев было по самое не хочу артиллерии, с Нила их поддерживал флот канонерских лодок.
То было великолепное сражение для тех, кому нравятся драки с односторонним преимуществом. Лично мне такие иногда вкатывают. Получилось прямо как в первую иракскую кампанию, в том смысле, что калиф, командующий войсками махдистов (сам махди погиб ещё в 1885), всё делал точно так, как того желал враг. Махдисты начали с того, что отправили своих центр-форвардов, войско из 8000 пехотинцев, прямо на рубежи британцев. До них либо не дошло, насколько дальнобойны орудия Китченера, либо им от отчаяния уже было всё равно. Пушки заговорили, когда суданцы были ещё в 3 километрах, и половину арабов порвало ещё до того, как они приблизились достаточно, чтобы их могли прикончить «Максимы». Никто из них и близко не сумел подобраться к рубежу красных мундиров.
Вообще-то британцы могли бы выйти из битвы без достойных упоминания потерь, но Китченер, никогда не славившийся заботой о минимизации потерь среди своих бойцов, решил отправить войско уланов на перехват, чтобы не дать арабам отступить. Уланы наткнулись на скрытый за холмом крупный корпус пехоты и заработали своему подразделению три Креста Виктории и 30 с чем-то боевых потерь. Классически провальная кавалерийская атака в духе лорда Кардигана (отличился в ходе Крымской войны в битве при Балаклаве, 25 октября 1854 г. – перев.), какие хороши для патриотической поэзии, но тактически ни в какие ворота не лезут. (Это по-прежнему остаётся лучшим способом добыть для подразделения кучу никчёмных медалей: быть посланным на идиотское самоубийственное задание.)
В остальном битва свелась к неторопливой бойне. Нельзя сказать, что Китченер был великим командиром – о нём никто такого никогда и не говорил. Наступление он провёл неуклюже, оставив обоз уязвимым для нападения, а войско суданских наёмников и вовсе бросил в чистом поле без всякого укрытия. Но разница в вооружённости была настолько огромна, что даже явные ошибки было несложно исправить. Сражение обратилось в своего рода задачку по геометрии, где британские офицеры большей частью старались регулировать зоны пулемётного обстрела, как настраивают дождевальные установки, чтобы обеспечить максимальную плотность полива футбольного поля. Махдистам хватило духу оставаться на поле брани даже после того, как стало ясно, что их перебьют, как скотину, что лишь несказанно облегчило задачу британцев.
В конечном итоге погибло что-то между 15 и 20 тысячами махдистов против 48 убитых в бою британцев. Если кому-то непонятно, почему нынешние повстанцы прибегают к терроризму вместо того, чтобы «сражаться честно», то именно поэтому. Они пробовали, и проку из этого вышло не слишком много.
Вот ведь в чём беда с чудесной односторонней бойней типа Омдурмана: такое прокатывает лишь однажды или, самое большое, пару-тройку раз. В конце концов врагу это надоедает, и он начинает жульничать. От Омдурмана к самодельным минам - простое и неизбежное развитие событий.
Можно также утверждать, что британцы в итоге тоже крупно проиграли от этого сражения, поскольку оно сделало Китченера героем войны. После этой битвы он стал бароном Китченером Хартумским. Сомневаюсь, что он числил подобные дворянские титулы в числе наивысших своих доблестей, учитывая, что единственные создания, которым нравится жить в Хартуме, ходят исключительно на восьми ногах, и вместо костей у них наружный панцирь. Он так и остался впоследствии одним из худших военачальников из всего дрянного выпуска 1914, и с этой точки зрения, возвысив Китченера до небес, Омдурман привёл к гибели большего числа британских солдат, чем можно было бы похоронить во всём штате Невада. Вот вам и «палка о двух концах».
Но пока это продолжалось, это было настоящее чудо, о каком мы сейчас и мечтаем: целая толпа полоумных джихадовцев, собранных в одну легко изничтожаемую кучу и завывающих «Аллах Акбар», с песней шагая в перекрестье прицела.