автор Гари БрехерВойна, это как в Евангелии от Иоанна: «В доме том обителей много». И лучшие из обителей войны, это те, которые никто не посещает – вроде старых книг о войне в мягкой обложке, какие продаются за 50 центов в книжных лавках, пахнущих плесенью и дающих старые порножурналы напрокат.
В одном из них я и нашёл мою любимую на данный момент книгу «Я был камикадзе» Рюити Нагацуки.
Купил я эту книгу по двум причинам: за название и за оформление обложки. Обложка была для меня как письмо из дома. Такого оформления нынче уже не встретишь: «Зеро», пикирующий на штатовский авианосец. Батальная живопись ласкает глаз своими деталями, а тут налицо вся классика: рваные края отверстий от зенитных снарядов в закрылках, прорехи побольше в ткани крыла и коричневый шлейф дыма за фюзеляжем. Если в вас есть хоть что-то от мужчины, вы когда-то непременно были мальчиком, который обводил те пулевые отверстия пальцем, изображая вполголоса свист пролетающих мимо зенитных снарядов. Уж я-то знаю. Я, бывало, часами лежал на кровати, поедая печенье «Орео» и разглядывая обложки вроде этой, пытаясь угадать, поразит ли конкретно вот этот камикадзе свою цель или ограничится мощным фонтаном брызг, упав, бранясь, как японский Йосемит Сэм, в каких-то метрах от полётной палубы американца.
Ну и само название. Как можно не купить книгу под названием «Я был камикадзе»? Вот что в деловых коммуникациях называется «захватом внимания». Не говоря уже о его загадочности: что значит, я БЫЛ камикадзе? Нечасто видишь взрывников-самоубийц, качающих на коленях внучат, рассказывая им военные байки.
Оказывается, Нагацука, автор книги, был лётчиком-кадетом ВВС имперской армии Японии, пережившим войну, поскольку грандиозное задание его отряда было отменено по причине плохой погоды, а к тому времени, как удалось вновь наскрести достаточно топлива, война закончилась. Кто-то может подумать, что пилотам здорово пришлось потом усердствовать, изображая искреннее огорчение тем, что не удалось взорвать самих себя: «Чёрт бы побрал этот гадкий дождь! Я так мечтал, чтобы меня разорвало на терияки!» – и будет неправ. Нацука – ярый приверженец имперского взгляда на вещи, и как он утверждает, он и его товарищи действительно жалели, что им не удалось погибнуть.
Вот в чём истинное удовольствие от чтения подобных книг: проникаешься духом некоего совершенно потустороннего мира. А потусторонней мира, чем Япония до 1945, просто быть не может. Мир тот исчез, пропал навеки. Мы окончательно оскопили немцев и японцев, превратив их в шаркающих туристов. Вот почему люди сегодня и пишут книжки типа «Мальчиков из Бразилии» и снимают фильмы о возрождении нацизма: потому что мертвей покойников, чем нацисты и имперская Япония, не бывает. Скорее станет явью «Парк Юрского периода», чем вернутся эти динозавры.
Каждому следует читать книги подобные этой, чтобы осознать, насколько посерел и обабился наш мир в сравнении с зоопарком, каким он был в первой половине старого доброго 20-го столетия.
Что мы теперь имеем, это жульническая мультикультура, когда люди хавают любую кухню, хоть японскую, хоть эфиопскую, но при этом делают всё, чтобы японцы, эфиопы и все прочие, попадая к нам в лапы, немедленно уподоблялись жителям штата Огайо.
Взять то же слово «суши». Мой перевод книги «Я был камикадзе» вышел в 1985 году. Это совсем недавно, и всё равно переводчикам понадобилось выделять «суши» наклонным шрифтом, будто это некое экзотическое блюдо, о котором янглоязычные читатели никогда не слыхали. Нынче суши подают даже в «Бургер Кинге». А вот истинная суть культуры бушидо попросту объявлена вне закона. Причём буквально: эту книгу даже нельзя прочесть в оригинале на японском, потому что токийские кастраты считают, будто она может пробудить «милитаризм». Единственный способ её прочесть, это как я, в переводе.
То-то были бы ошарашены самураи прежних времён, увидь они нынешнюю Японию. Кулинарные выверты и автомобильные дилеры на месте империи. Яппи, спускающие зарплату на полные блюда сашими в Анахайме, Лондоне и Москве, и ни единого самурая в Японии, а единственные камикадзе, это невежественные мусульмане в простынях, неспособные пилотировать ничего сложней «Плимута» (с 19 исключениями из этого правила). Вот вам и вся мировая история с 1945 по 2007: от культурных, вежливых камикадзе на «Мицубиси Зеро» до двоечников из медресе на «Мицубиси Импреца».
В числе прочего эта книга напоминает о том, насколько цивилизованны, почти женственны были эти ребятки (когда не расстреливали людей из пулемёта). Кадет Нагацука поступил на службу в авиацию, будучи студентом факультета французского языка Токийского университета, и потому всю дорогу цитирует французские песни и стихи. Забираясь в кабину самолёта для своего последнего, как он считает, вылета, он берёт с собой две вещи: портрет своей семьи и роман Жоржа Санда. Я навёл о нём в «Гугле» справки – в смысле, про Санда – и обнаружил, что это был не он, а она – Жорж Санд, это псевдоним французской лесбиянки, которой нравилось носить костюмы и курить сигары в перерывах между написанием книг о всяких чувствах. И наш герой берёт её с собой, чтобы в последний раз побаловать свой литературный аппетит.
Припоминаю, что у Чапмана, когда тот застрелил Джона Леннона, в кармане лежал томик «Над пропастью во ржи». Представьте нынешний урожай взрывников-смертников, направляющихся к аллаху с чем-либо толковей Корана в своих саванах, если бы в них вообще были карманы. Говорю вам, цивилизация в упадке.
Тот мир, который зовут «фашизмом» и стараются, чтобы вы о нём не знали – его больше нет. Говорят, насилие ничего не решает, но это одно из самых дебильных утверждений, когда-либо произнесённых. Война настолько успешно решает вопросы, что от них просто ничего не остаётся – и именно поэтому люди и думают, что она ничего не решает. Потому что ликвидация выходит слишком полная. Ничего, кроме обрывков поверженных миров, размётанных по ветру.
Как на прошлой неделе, когда я ждал обеденного перерыва в тени переезда, и тут по съезду на сухую траву спустился строевым шагом некий старый азиат, помахивая воображаемым жезлом, словно шёл по плацу на параде. Где он этому научился? На какой-нибудь базе артиллерийской поддержки высоко в горах Северного нагорья или, может быть, даже сражаясь с французами во Вьет Минхе? Вряд ли. Скорее всего это просто старый хрыч, забывший принять лекарства поутру. Гражданские подобного даже не замечают, их не заботят пропавшие миры. Лишь мы, войноманы, удосуживаемся вспоминать о них.
Мир камикадзе был сумасбродством, и я говорю это не только с перспективы 2007 года. Я утверждаю, что даже для таких, как Нагацука, это было сплошное безумие, сплошные противоречия повсюду. Они больше заботились об этикете, чем о чём-либо ещё, где-то напоминая этим элиту конфедератов – по крайней мере горячих голов типа Джеймса Юэлла Брауна Стюарта (в противоположность упёртым деревенщинам типа Форреста). Но в то же время они позволяли старшим по званию бить себя по физиономии за любую казарменную провинность. Они ходили на представления вроде тех, что устраивает служба организации досуга войск в Штатах, на которых актрисы велели своим последним живым сыновьям погибать за императора и перерождаться, а потом возвращались на свои койки и шептали друг другу, как один из друзей Нагацуки: «Мы с тобой атеисты». Выйти на смертное задание с французским романом о любви было парой пустяков для пацанов, по 20 раз на дню переключающихся с инфантильной студенческой трепотни на кровожадное бушидо.
Читая историю Нагацуки, начинаешь понимать, отчего у него текли слюнки при мысли, что он сможет уладить все эти противоречия, спикировав на своём самолёте на штатовский авианосец. Но наряду с этим из книги узнаёшь, что в техническом плане миссии камикадзе были не столь просты, как может показаться. Желать умереть было проще всего; сложней всего было поразить цель: «Половина наших самолётов сбивалась зенитной артиллерией и падала в море, не выполнив задания».
Лётчики-камикадзе появились лишь на том позднем этапе войны, когда всё оказалось в дефиците. Из самолётов осталась одна рухлядь, из горючего один эрзац, норовящий взорваться, если каждую секунду не следить за приборами, а разведданные были просто смех. Как обнаружили Нагацука и его эскадрилья, поиск цели был настоящей лотереей. А удачливому смертнику, отыскавшему цель, ещё предстояло побеспокоиться о многом: как поразить корабль, движущуюся мишень, защищаемую технологически превосходящими штатовскими истребителями, прячущуюся за завесой дыма посреди заграждения зенитного огня. Нагацука рассказывает, что штатовские артиллеристы изобрели новую тактику для отбивания атак «скачущих по волнам» низколетящих камикадзе: «Враги… взрывают снаряды вокруг своих кораблей, чтобы создать завесу из фонтанов воды…» У камикадзе было два выбора: пикировать сверху (а значит, иметь дело с истребителями) или скакать по волнам (зенитная артиллерия и фонтаны воды).
Как и большинство отчаянных самоубийственных мер, применение камикадзе имело наибольший успех, когда ему сопутствовал элемент неожиданности. В конце книги приведена симпатичная табличка, демонстрирующая стабильное падение эффективности с атаки 1944 года, когда 18 камикадзе повредили 7 авианосцев, до атак августа 1945, результаты которых были жалкими: 59 камикадзе погибло (а с ними потеряно и 59 самолётов), а штатовских кораблей удалось повредить лишь три, притом малозначимых (один миноносец, одно транспортное судно, один носитель гидросамолётов).
Нагацука был достаточно молод, чтобы застать этот поздний этап войны, по сути жалкий конец японской империи. Потому он и выжил и смог написать книгу: всё пошло наперекосяк, и империя оказалась неспособна даже нормально организовать налёты смертников.
В том, что он выжил, нет его вины. Но когда он и его сослуживцы вернулись назад из-за плохой погоды, командир был не в настроении выслушивать оправдания. Можно заметить, что оправдания в имперской Японии вообще были не в чести. Если задание проваливалось, надлежало принести извинения при помощи ножа для харакири, как поступил генерал Сайто после высадки американцев на Сайпане. В этой книге мне больше всего понравилось ритуальное самоубийство контр-адмирала Инокути. Когда его линкор «Мусаши» был потоплен огнём американцев, он не поленился вскрыть себе живот вместо того, чтобы дождаться, пока утонет, и пошёл вместе с кораблём ко дну в виде сашими.
Вот какова была имперская военная элита: они слишком усердно думали о том, как идеально организовать собственную смерть, а отнюдь не о том, как устроить быструю и мучительную гибель своим врагам. Бывают случаи, особенно в нерегулярных войнах, когда совет Паттона «заставить другого несчастного сукиного сына погибнуть за СВОЮ страну» неприменим, но к тихоокеанской кампании Второй мировой он более чем применим, и пацанам Тодзё следовало бы вытатуировать его у себя на лбах.
Они были столь одержимы постановкой безупречной сцены гибели, что даже на нас, американцев, рассчитывали произвести «впечатление» своими массовыми самоубийствами. Именно так Нагацука говорит о тысячах японских мирных жителей, которые шли топиться в океане или сбрасывались со скал после падения Сайпана: «Американцы… должно быть, были тронуты ужасающим и в то же время величественным зрелищем гибели…» Да нет, гражданин Нагацука. Американцы решили, что вы ненормальные психи. Не всё прививается столь же удачно, как «Топ Рамен».
Итак, имперская армия по сути поставила на победе крест; к 1944 году она занялась отданием концов в промышленных масштабах, и что по-настоящему бесило её командование, так это когда низшие чины не желали умирать по приказу. Так что можете представить, с каким настроением Нагацука и его товарищи возвращались на аэродром, умирающие от стыда за то, что до сих пор живы. Их командиру было настолько противно, что он даже не удостоил лётчиков чести быть избитыми по физиономии им лично. Как всякий хороший руководитель, он делегировал эту обязанность некоему капитану, молодому человеку с хорошим хуком справа:
«"Стыд вам и позор!" орал командир. "Вы всё равно что дезертировали перед лицом врага!.." Он вышел из комнаты, звеня каблуками о пол. Затем капитан авиации Уэхара вышел вперёд и ударил каждого из одиннадцати офицеров-лётчиков кулаком в лицо.»
Если вы фанат военных мемуаров японцев имперских времён, то знаете, насколько это типичная картина. Классические особенности: важность унтер-офицерского состава и применение удара в лицо в качестве наказания, педагогического приёма и универсального средства для снятия неловкости. Как со студентом университета и лётчиком с Нагацукой обращались деликатно или по меньшей мере снисходительно и били не слишком часто. И он вновь и вновь повторяет, что когда его бил старший по званию, он испытывал благодарность и счастье. К примеру, его первый одиночный полёт прошёл великолепно, не считая того, что он пересёк жёлтую черту кончиком крыла. На большинстве учебных баз на него могли бы наорать, заставить проделать всё сначала или сотворить ещё какую-нибудь тупость подобного рода. Но только не на службе в старой империи:
«Лейтенант Коморидзоно крикнул: "Конец твоего крыла оказался над разделительной чертой!... Катастрофичная оплошность!" Секундой позже я оказался на полу – его кулак врезался мне в лицо.»
Старый добрый лейтенант Коморидзоно! Нагацука до сих пор теряет дар речи, вспоминая своего старого инструктора.
Чтобы показать, что обиды нет, на следующий день Коморидзоно вызывает кадета Нагацуку к себе в кабинет поздравить с успешным одиночным полётом: "…За исключением той единственной ошибки твоё приземление было безупречным!... Вот твоя награда!" Он вручил мне огромный пакет печенья. Как великодушно с его стороны!»
Ах, какой милый дуболом! Тяжёлая рука, доброе сердце…
Разумеется, удар в лицо как краеугольный камень военной науки не является японским изобретением. Они позаимствовали его оттуда же, откуда и большинство своих представлений о военном деле: у пруссаков. Прусская армия набиралась по всей Европе из всяческого отребья, и дисциплина в ней обеспечивалась нескончаемой пыткой. Японцы воспроизвели эту систему столь же качественно, как воспроизводят все прочие западные выдумки. Опять же, следует признать, что перенять прусскую жестокость для любого, кто воспитан в самурайских традициях, не представляло особого труда. Вряд ли им пришлось сильно усердствовать, чтобы научиться избивать подчинённых.
К тому времени, как кадет Нагацука закончил учение, война была проиграна, и это было понятно даже самому тупому рядовому. Поэтому унтер-офицерам в его подразделении приходилось применять свою инициативу для иных целей, скажем, на изобретение новых забавных телесных наказаний личного состава. Нагацука пространно описывает эпизод, как он не дал унтер-офицеру издеваться над пожилым рядовым, но в его рассказе есть небольшая нестыковка, которой он сам, похоже, даже не заметил: в ходе демонстрации унтер-офицеру неправильности его поступков «я был настолько разгневан, что ударил его несколько раз».
Нагацука создаёт впечатление некоего полоумного: умеренный имперский психопат. Он даже делает различие между разными видами атак камикадзе. Это ключевой урок книги, и ему есть масса применений в современной военной практике. Нагацука рассказывает, как ранее по ходу войны героически покончили с собой два пилота, которые и вдохновили формирование подразделений «Особого проекта» (эскадрилий камикадзе): старший сержант Нонака, протаранивший своим истребителем штатовский бомбардировщик, который ему не удалось сбить огнём своей пушки, и старший сержант Ода, протаранивший бомбардировщик-разведчик, едва не раскрывший местоположение японского флота. Нагацука восхваляет Оду за то, что сводится к соотношению затрат и отдачи: тот заплатил своей жизнью плюс недорогим истребителем, чтобы спасти целый флот. Старший сержант Нонака, больший герой в глазах горячих голов из эскадрильи Нагацуки, был по мнению Нагацуки всего лишь очередной жертвой синдрома недостатка внимания, поскольку потратил свою жизнь и самолёт, сбив один-единственный бомбардировщик из тысяч, которые Штаты посылали на Японию. Действия Оды для Японии плюс, действия Нонаки минус.
Это не особо приходится по душе рубаха-парням из казармы, тем более что тихие дискуссии в имперских войсках были не в чести. Всё, что Нагацука может сказать, это «Смерть ни к чему не приводит!» Его друзья-патриоты лишь отвечают: «Ты придаёшь человеческой жизни слишком много значения!» – и под «слишком много» эти молодцы подразумевают «сколько-либо вообще».
Вот в чём истинный вопрос для камикадзе, будь он за рулём «Мицубиси Лансера» в Рамади или за штурвалом «Мицубиси Зеро» над Окинавой: сколько стоит твоя жизнь? Плюс, естественно, балансовая стоимость твоего транспортного средства. Теперь сравни, сколько стоит твоя цель. Реши задачку, Рашид, прежде чем протаранишь на почти новом внедорожнике пару полицейских рекрутов с минимальным окладом на перекрёстке в Тикрите! Ведь сколько бы поклонения императору, бушидо-чушидо или исламеризации ты в это не вложил, задания смертников сводятся к простой арифметике.
Чистая стоимость пилота была неплоха; от пехотинца толку было меньше. Нагацука пишет о том, насколько убогим было самоубийство «пешкодралов», погибших на Сайпане, поскольку максимум, на что они могли надеяться с гранатой, это забрать с собой одного или двух врагов. Даже старший сержант Нонака погиб задёшево, обменявшись с врагом один к одному.
А вот камикадзе, бросавший вызов авианосцу, совершал очень толковую сделку, и можно заметить, как кадеты из подразделения Нагацуки размышляют об этом, пусть им и приходится говорить на эти темы на нелепом (порой откровенно педерастичном) языке имперской Японии. Нагацука режет в лоб: «Один самолёт за один корабль, таков был основной принцип». И это правильно, потому что истребитель всегда будет дешевле, чем авианосец.
Лично я в этом вижу самый важный урок камикадзе: они показали, что век авианосцев прошёл. Невозможно вкладывать столько денег, столько самолётов и столько обученных бойцов в корабль, который может быть выведен из строя одним человеком на дровяном аэроплане вроде тех, на которых летали камикадзе.
Камикадзе выявили фатальную уязвимость авианосцев, продолжая атаковать морские цели даже после того, как американцы захватили Иводзиму и Окинаву. После отхода этих островов в руки врага Япония была обречена. Но отбить остров с помощью развалюхи Ki-27 и недоучки-кадета за штурвалом невозможно. Что с их помощью можно сделать, это потопить или вывести из строя авианосец, непомерно большую корзину, переполненную огнеопасными яйцами.
Разумеется, ВМС будут вам рассказывать, что ни одному камикадзе, ни иранскому, ни японскому, ни ещё какому, нипочём не подобраться в наши дни к авианосцу, чтобы сделать это. Не верьте им. Пол ван Райпен доказал их неправоту в Персидском заливе много лет назад, перепугал командование флота до смерти и был за это дисквалифицирован. ВСЕГДА найдётся способ поразить любую цель, даже такую большую и грозную, как «Звезда смерти». Это единственное, чему стоит в военном плане поучиться у «Звёздных войн». Блин, а ведь если задуматься, «Звёздные войны» поставлены по мотивам Второй мировой на Тихом океане.
Камикадзе суть не кто иные как умные покупатели, стремящиеся приобрести нечто ценное за свои деньги. Предложи им столь лакомую сделку, как 10-миллиардный авианосец плюс самолёты плюс высококвалифицированный экипаж в обмен на их убогую жизнь плюс паршивенький самолёт/катер/автомобиль, и они охотно согласятся. В конце концов, жизнь всего лишь товар; она лишь трёт тебе карман, если ты, конечно, не какой-нибудь счастливый офисный придурок. Как в другой моей любимой цитате из хорошей книги: «Имя нам легион».