автор Гари БрехерВ новостях опять мелькает Гаити, и я решил, что настало время поведать вам о военной истории этой страны. Это будет самая удивительная, самая кровавая, самая героическая и самая несуразная повесть во всём западном полушарии: армии рабов, одерживающие победу над войсками Наполеона, огромные дворцы, выстроенные посреди джунглей, бесконечные трёхсторонние войны между белыми, чёрнокожими и мулатами… просто невероятная история. Она настолько сумасбродна и запутана, что я разделю её на две статьи. В сегодняшней я охвачу период до обретения Гаити независимости в 1803 году. В следующей же статье мы доберёмся до наших дней.
Гаити похожа на большую скотобойню через дорогу от дома: вы в курсе, что там творится, но предпочитаете об этом не думать.
Нет-нет, да раздастся жуткая вонь, когда ветер подует не с той стороны, или по сточной канаве целую неделю льётся красная от крови вода – такие вещи приличный человек продолжать игнорировать не в состоянии. Тогда благодетели отправляют туда комиссию для расследования или даже засылают морскую пехоту для зачистки местности. Те торчат там какое-то время, покуда кровь не начинает доходить им до щиколоток, а затем пакуются и едут домой. Больше о Гаити несколько лет никто не беспокоится.
Возможно, вы помните, как мы навели порядок на Гаити во времена Клинтона. Нашим героем был некий Аристид, «священник из трущоб», который слонялся там и сям, деля вшей с бедняками и по-всякому затмевая святость мать Терезы. С той разницей, что мать Тереза на Гаити не жила. А если бы жила, то скорее была бы похожа на ту тётку, что организовала «Армию сопротивления бога» в Уганде – велела бы последователям идти и нести слово божье с помощью автоматов Калашникова и ножей-мачете.
Вот что случилось с ручным святошей Клинтона, Аристидом. Он победил на выборах, потом его сместили местные бандюги… и вместо того, чтобы дать гаитянам жить по старым добрым гаитянским традициям, Клинтон заслал туда в 94 году войска, чтобы вернуть Аристида к власти.
Что ж, прошло десять лет, а Гаити по-прежнему Гаити. Всего неделю назад имела место классическая история: некая банда, зовущая себя «Армией сопротивления», захватила Гонаив, который в этой истории афишируется как «четвёртый по величине город на Гаити». Кстати, отличная замануха для туристов: «четвёртый город на Гаити».
Эта «армия» заявила, что сражается против правительства Аристида, которое обвинила в некомпетентности, зверствах и коррупции. Иными словами, в том, что оно ведёт себя так же, как и все прежние гаитянские правительства.
Затем выяснилось, что героическая Армия сопротивления недавно сама совершила небольшую смену имиджа. Так точно, судя по всему, прежде они назывались «Армией людоедов». Это наверняка было бы идеальным названием для первого этапа гаитянской революции: нагнало бы на всех страху. Сменив название на «Армию сопротивления», они лишь поступали самым естественным образом: пытались добавить блеску своим старым мачете, придать сражению благородный облик.
В каком-то смысле единственное, что огорчает в отношении Гаити, это то, как мы всё время пытаемся превратить его в штат Огайо. Потому что этому никогда не бывать, и все попытки с присвоением местным душегубам диковинных демократических имён лишь выглядят нелепо. Позволь мы Гаити просто оставаться Гаити – сумасбродным, кровопролитным царством вуду – люди могли бы приучиться уважать эту страну. Лично я о ней почитал, и теперь её уважаю. Ведь история Гаити, это не просто куча убийств. Многие из гаитянских руководителей были людьми небывалого величия, не боящимися никого – ни Наполеона, ни Иисуса, ни кого-либо ещё. Всего добившиеся собственным трудом чернокожие императоры Рима. Они прошли нелёгкий путь наверх от рабства на тростниковых полях и разбили европейские армии, что пытались опустить их обратно. Кто бы ни приходил – французы, британцы, испанцы – гаитяне бросали вызов им всем и всех повергали в страх. Единственный народ, который они не в силах одолеть, это они сами, в чём для воинов нет ничего постыдного.
Мы заставили их устыдиться, сказав, что единственный способ что-то представлять из себя в этом мире, это работать в офисах, носить белые рубашки и смотреть телевизор. Я так живу, и боже святый, как это мерзко. Не будь я таким бледным, с удовольствием бы подумал о смене карьеры на Гаити и работу в Армии людоедов.
К моему несчастью, белые им там не нужны. Дессалин, один из самых страшных людей, какие когда-либо правили Гаити с окровавленным мачете в руках, в отношении расовой политики высказался предельно ясно: «Для гаитянской декларации независимости надо взять кожу белого человека вместо пергамента, его череп вместо чернильницы, его кровь вместо чернил и штык вместо пера!»
Слегка напоминает старшие классы в Лонг-Бич. Мистер Белое Меньшинство, он же боксёрская груша. Каждый раз, когда шёл повторный показ «Корней», я оставался дома, сказавшись больным – больным от избиений в школьных коридорах.
Пергамент из меня наверняка вышел бы неплохой – куча места для дополнительных статей, которые юристы вечно заставляют вписать в самый последний момент – но даже работать специалистом по вводу данных однозначно лучше, чем если гаитянская комиссия будет писать что-то штыком на моей спине.
Разумеется, на расовые темы в мире мощно задвигают многие, но мало что из этого говорится всерьёз. Вот за что я и уважаю гаитян: эти готовы ответить за каждое своё слово. Взять того же Дессалина; его люди убивали каждого бледнолицего, какого могли изловить. Они следовали доброй гаитянской традиции, восходящей к крупным восстаниям рабов, когда восставшие несли насаженных на копьё белых младенцев в качестве знамени. Вот это я понимаю, серьёзный народ. Видите теперь, откуда эта тема с «Армией людоедов»?
И у них есть причины обижаться. Стоит углубиться в гаитянскую историю, и начинаешь понимать, чего они там такие суровые: да потому что все остальные обходились с ними столь же сурово. Отматывайте плёнку насколько хотите назад, и везде будет про то, как приходит какая-то изуверская банда и растаптывает гаитян в гамбургер.
Так оно и происходило, когда туда прибыл Колумб. Остров Эспаньола, на котором находится Гаити, был настоящим раем, когда он до него добрался. Из аборигенов там жило племя под названием таино, ветвь араваков, которые по всем свидетельствам были народом спокойным и расслабленным, верили в свободную любовь, багамскую диету Дика Грегори и пользу зависания на морском пляже. Этакие хиппи каменного века. Колумбу безумно не хотелось уезжать (начать с того, что араваки без проблем одалживали европейцам на недельку-другую своих жён), но должен был явиться с докладом на «Изабеллу», поэтому оставил несколько человек, которые начали строить поселение. К тому времени, как он вернулся, на острове всё сожгли дотла карибы, людоедское племя, считавшее, что «аравак» означает «шашлык». Заодно они съели и людей Колумба – чуток белого мяса для разнообразия – и двинулись дальше.
Вскоре араваков осталось так мало, что цена за килограмм подскочила настолько, что даже карибам полакомиться ими от души стало не по карману. А пару поколений спустя араваков не стало вовсе.
Затем пришло ускоренное кармическое возмездие, когда испанцы вернулись, привели больше людей, привезли больше стволов и изничтожили карибов. Карибы уходили стильно: последние немногие попросту попрыгали со утёсов, лишь бы не позволить европейцам схватить их и заставить работать на плантациях сахарного тростника, которые сооружали белые.
Получился недостаток бесплатной рабсилы, что ударило по рентабельности. Тогда владельцы плантаций принялись покупать африканцев. Много-много африканцев. Никто не может точно сказать, как много, но далеко за миллион. Большинство из них погибли либо в дороге, либо под ударами хлыста, либо от болезней, но оставшихся хватало на обеспечение работы плантаций. А это было важно не только для местных колонистов, но и для Франции, которая на тот момент правила всем островом. Не стоит забывать, что в те времена европейцы были зациклены на Вест-Индии. В начале 17-го века они не особо задумывались о Северной Америке. Для них она была просто здоровенной холодной пустошью, где нет ни золота, ни перспектив для выращивания тропических культур, на которых можно делать настоящие деньги. Барбадос значил для Англии больше, чем Вирджиния, а Эспаньола для Испании больше, чем Канада.
Тема хлопка тогда ещё не началась. (Помните историю за девятый класс? Имя Эли Уитни ни о чём не говорит?) Что приносило большие деньги, так это сахарный тростник. А это очень и очень трудоёмкая культура. А страшней того труда, судя по всем рассказам, во всём мире не сыщешь. Один бывший сборщик рассказывал, что это всё равно что целый день пытаться сломать ствол из стекловолокна голыми руками. Домой приходишь весь в царапинах и порезах, руки и лицо все в занозах.
И так по двенадцать-четырнадцать часов в день. И так каждый день. А какой-нибудь белый на лошади подстёгивает твой энтузиазм хлыстом всякий раз, когда ты останавливаешься утереть пот с глаз. А потом идёшь, счастливый, домой, к своей клетке и чашке кукурузной каши, прежде чем забыться на несколько часов. Затем, с первыми лучами солнца или с первыми ударами хлыста, назад в поля.
Такой жизнь гаитян была долгое, долгое время. И это злило их не на шутку. Бунты начались очень скоро и вспыхивали вновь и вновь. Не вполне, между прочим, понятно, чего этих гаитян без конца тянуло драться. Потому что – вы уж простите меня за неполиткорректность, но это правда – рабы, которыми владели британцы, особо не бунтовали. На Юге, к примеру никогда не случалось крупных, серьёзных восстаний рабов. Даже когда войска федералов подошли совсем близко. Даже тогда рабы делали то, что велели их хозяева.
Однако французы не слишком усердно занимались укрощением новых рабов. Англичане на Ямайке, Барбадосе и в южных Штатах следили, чтобы рабы из разных племён обязательно смешивались вместе, запрещали под угрозой порки или более страшных наказаний разговаривать на африканских языках и заставляли негров либо обретать Христа, либо умирать. (Ну как не полюбить этих сволочей евангелистов!)
Французы же были разгильдяями. Позволяли рабам одного и того же племени держаться вместе и говорить на африканских языках. Позволяли беглым рабам строить собственные деревни далеко в глубине тропических лесов. Позволяли рабам сохранять африканские верования – которые называются вуду. И они положили начало отдельному классу мулатов.
Мулаты, это самая непонятная вещь для американцев на Гаити. Дело в том, что все люди расисты, все на целом чёртовом свете – только в разных странах расисты тоже разные. Пример: гляжу я как-то «Шоу Али Джи», и он там измывается над каким-то оксфордским индюком, который отвечает Али: «Ну, вы говорите так только потому, что вы чернокожий». Я гляжу и думаю: да он ведь даже не коричневый. Он же едва загорелый! Что ж, это потому что у них свой собственный расизм, в рамках которого, как я полагаю, любой, кто не совершенно белый, считается чёрным.
Примерно таким был американский расизм на Юге. Если в тебе было хоть сколько-то чёрной крови, ты считался чёрным. И всё, точка. Ты был негром, не человеком.
Французы поступали по-другому. У них существовал этот самый класс мулатов, серединка на половинку, которые были свободными, могли богатеть и даже получать образование. И французы обращались с ними как со своего рода полулюдьми. И мулаты начали отождествлять себя с французами, пытались жить, как французы, а потом злились, когда их не пускали к власти. Так что в одних случаях они поддерживали французов, в других на стороне рабов. Они были чем-то вроде джокера – могли выступить за любую из сторон.
Поэтому когда в 1750 году началось восстание, этот удивительный и напрочь перевёрнутый с ног на голову островок оказался полон чокнутых людей, которые все были чокнутыми на разный манер. В лесу живут беглые рабы, до сих пор говорящие на африканских языках, занимающиеся вуду и точащие свои мачете. На плантациях сотни или тысячи чёрных рабов урабатываются до смерти под ударами хлыста – и у них тоже есть мачете. В городах и маленьких посёлках живут мулаты, которые говорят по-французски, носят треугольные шляпы, как у Джорджа Вашингтона, и мечтают о большем куске пирога. Над ними всеми тонкая прослойка нервных французских колонистов, норовящих сперва стрелять, а уже потом задавать вопросы, вздумай кто из рабов проявлять характер. А на самом верху пара-тройка французов из правительства, пытающихся восстановить контроль над всем этим бардаком и сделать из него милую и комфортную провинцию Франции.
И что вы думаете? Рвануло. Замечательно причём рвануло. Первый мощный взрыв грохнул в 1751 году. Некий жрец вуду взбаламутил живущих в лесу беглых рабов, и они напали на поселения. К ним присоединились рабы с полей, и 6000 человек погибли, прежде чем французы схватили жреца и сожгли его на столбе. А спасло французов на сей раз то, что мулаты выступили против бунтарей. Полоумные африканские партизаны-вудуисты симпатизировали им не больше, чем французам. Всё, чего им хотелось, это кушать свои круассаны и беседовать с белыми людьми о лямурах.
Какое-то время было тихо – то есть, просто где-то запарывали до смерти рабов, а где-то беглые рабы сжигали изолированные поселения. Так, мелочи жизни.
Потом пришла французская революция. Ба-бах! Все адовы хляби разверзлись не только в Европе, но и везде, где французы успели создать колонии. В Париже радикалы велят, чтобы каждый мулат, владеющий землёй, мог голосовать и быть гражданином. Гаитянские колонисты отвечают, ни за что.
Соответственно, на сей раз, в 1970 году, бунтуют мулаты. Забавным же на сей раз было то, что чёрные рабы отплатили своим бывшим светлокожим друзьям, присоединившись к французам, дабы растоптать мятежных мулатов. Понимаете, о чём я? Трехсторонняя драка НАМНОГО сложней простой схватки один на один, а во всех гаитянских войнах сторон три или более.
В 1791 году, всего год спустя после того, как помогли французам сокрушить бунт мулатов, негры начинают свой собственный. Этот был мощный, с полудюжиной блестящих партизанских командиров. Одни из них были умные и благопристойные, как Туссен-Лувертюр, другие попросту страшные люди, как тот самый Жанно, чьи армии маршировали с белым младенцем на копье вместо знамени. Стратегия их была проста: убивай любого белого, какого найдёшь, и жги всё подряд. Весь остров пылал у них, как факел. С кораблей на море сообщали, что от него буквально месяцами поднимался дым.
Затем подтянулись стервятники: на остров высадились испанцы и британцы, дабы, воспользовавшись хаосом, поделить его между собой. К этому времени все уже убивали всех подряд. Появились даже чернокожие рабы, сражающиеся за восстановление французского короля на престоле. Туссен, умнейший из руководителей восстания, решил, что Гаити лучше пойти на сделку с парижскими радикалами, чем с испанцами и британцами, которые восстанавливали рабовладение везде, куда ни добирались. Он присоединился к французским войскам, вышвырнул прочь испанцев с британцами и разбил армию мулатов. Он оставался у руководства, пока к власти не пришёл Наполеон.
У Наполеона насчёт острова были свои планы. А ещё у него был непристроенный шурин Леклерк, который мозолил ему глаза, ошиваясь по парижскому штабу. Короче, старая история: начальник отправляет своего никудышного шурина в длительную командировку, чтобы убрать его с глаз долой. В 1802 году Леклерк высадился на Гаити, а с ним 20 тысяч человек. Туссен, определённо благороднейший человек во всём этом бардаке, капитулировал, дабы избежать ещё большей бойни. Французы надавали ему кучу обещаний, нарушили их секунд этак через пять и отправили Туссена во Францию в кандалах, где он умер через пару лет в ледяной темнице.
И это был последний положительный персонаж в истории. С этого момента будут только плохие против ещё хуже, те против хуже некуда, а те, что хуже некуда, против таких, кого испугался бы сам Чарльз Мэнсон.
Однако перед следующим циклом смертоубийств судьба выкинула последний фортель. В 1803 году, всего через год после того, как Туссена обвели вокруг пальца и взяли в плен, Гаити обрела независимость. Армия Леклерка таяла, как эскимо, вымирая от всевозможных тропических болезней. Леклерк отделался легко, умерев от жёлтой лихорадки. Наполеон же в это время готовился устроить кое-кому в Европе порку в особо крупных размерах, и Америка утратила для него интерес. Именно тогда, если вы помните, он продал Джефферсону Луизиану по 7 с половиной центов за гектар (неплохая сделка, если не считать Миссисипи, которую лично я не взял бы и по центу за квадратную милю).
Луизиана оказалась продана, а армия мертва или на грани смерти, и Наполеон решил не тратить силы попусту. Преемник Леклерка забрал то, что осталось от его войска, на Ямайку. Он рассудил, что капитулировать британцам будет безопасней, чем гаитянам.
Гаити стала – вуаля! – свободной страной.
Однако веселье только начиналось. Окончание читайте в следующей статье.