автор Гари БрехерФРЕСНО – Я писал немного о великих военных фигурах, подаренных миру Либерией, типа генерала Голозадого и его безбашенных душегубов-трансвеститов в париках под платиновых блондинок. Но я так и не поведал вам уморительной, совершенно сумасбродной истории о том, как Либерия стала такой, какая она есть. И это настолько интересно, что я более не в силах тянуть с рассказом.
Либерийская история считается «трагической», что с газетного шифра переводится как «дьявольски забавная». Что ж я поделаю, если так оно и есть. Дело не в том, что я не умею сочувствовать. Я умею. Но вот вы скажите, из какой дыры приехали ваши дедушка с бабушкой? Наверняка из какой-нибудь голодной деревни, где угольная шахта закрыта с тех пор, как погребла целую смену местных рабочих. Как бы вам понравилось, если бы ваши соседи организовали сбор средств для отправки вас обратно, несмотря на то, что вы не знаете ни слова на тамошнем языке? «Нам кажется, что ты не в своей тарелке в Санта-Барбаре и никогда не станешь по-настоящему счастлив, пока не вернёшься обратно в Нижнюю Словобию!»
Так и начиналась Либерия. С самого начала это была затея белых. Они беспокоились о свободных неграх, составляющих порядка одной десятой 2-миллионного негритянского населения США. Два крайних крыла в споре о рабстве, аболиционисты и полоумные рабовладельцы, согласились, что со всеми этими неграми надо что-то делать.
Аболиционисты так любили негров, что хотели отправить их куда-нибудь подальше. Того же желали и рабовладельцы, объявившие без всяких на то оснований, что свободные негры являются «зачинщиками безобразий». (Непонятно, что значит «безобразий» – возможно, они забрасывали туалетной бумагой дома плантаторов из «Унесённых ветром».)
Некие богатые белые доброхоты, включая Фрэнсиса Скотта Ки, который написал «Звёздно-полосатый флаг», принялись совместно собирать деньги на отправку свободных негров обратно в Африку. Для них у Ки нашёлся особый вариант гимна:
«О, виден ли вам
Дом храбрых мужей? Если да, то вы стоите слишком близко.
Поезжайте миль этак на 4000 к юго-востоку, в Западную Африку-у-у.»
Конгресс раскошелился на крупный грант, и в 1819 году судно с 88 свободными неграми и тремя сопровождающими пришвартовалось к берегам другого успешного предприятия по реплантации негров, Сьерра-Леоне. Подзаправившись во Фритауне, они направились вдоль побережья на юг к земле обетованной, Либерии.
В течение трёх недель после прибытия на новое место жительства все трое белых и 22 негра умерли от лихорадки. За такое время едва успеешь начать давать местным достопримечательностям имена, начинающиеся со слова «свобода».
Вместо этого они назвали остров Perservance (упорство). Типа, капелька правды в рекламе. Богатые белые, сидя в безопасности у себя дома в Штатах, были настроены решительно упорствовать в отношении Либерии, даже если для этого требовалось отправлять каждого изловленного негра прямо в регион с самым болезнетворным и смертоносным климатом в мире. Они заключили с ВМС США сделку о том, что любое перехвачено в открытом море судно с рабами будет заворачиваться в сторону Либерии и выгружать там свой груз, что значит, сколько бы колонистов ни погибало, пополнение всегда было на подходе.
Получилось нечто вроде Дарвина по-доброхотски, только в ускоренном варианте. Большинство вновь прибывших погибали так быстро, что едва успевали поблагодарить благодетелей, но кое-кто выживал. Они-то и женились и заводили детей, так что в итоге получилось население, в некоторой степени устойчивое к тропическим болезням.
Поняв, что не всем из них предстоит умереть через неделю, поселенцы занялись фундаментальнейшим для любого общества делом: организацией клик. Крупных клик в Либерии было три: освобождённые рабы-«негры», затем «мулаты» и, наконец, глубоко в джунглях, аборигены. Естественно, ни одна из клик другие терпеть не могла.
Следующим шагом, естественно, стало подлизываться к тем, кто над тобой издевается. Вам это ещё не напоминает старшие классы школы? Это потому, что старшие классы, это совершенно типичный пример того, как люди ведут себя, когда им приходится создавать общество с нуля.
Поэтому, вместо того, чтобы подружиться с аборигенами, либерийцы провели 1840-е годы за попытками получить официальное признание среди белых. Забавно то, что европейским государствам это не составило особого труда, зато Штаты – страна, основавшая Либерию с помощью огромного гранта конгресса – отказывались признавать Либерию до самого 1862 года. Угадайте, почему. Так точно: потому что Юг мог не согласиться на то, чтобы в Вашингтоне появился посол-негр.
Спрашивается, как же они в итоге согласились признать Либерию? Ведь это же 1862 год, Конфедерация воюет с Соединёнными Штатами, а какой-то бюрократ по-прежнему потеет над принятием решения: «Видите ли, господин Линкольн, неформальные опросы показывают, что возможна негативная реакция в приграничных районах».
К тому времени Либерия успела полностью развиться как страна и занималась тем, чем и положено заниматься западноафриканским прибрежным анклавам: брала у Запада грабительские ссуды «на развитие», участвовала в нелепом пограничном конфликте из-за клочка кишащих лихорадкой джунглей и опускала ниже плинтуса аборигенов в глубине материка. Британские банки так обдирали Либерию, что либерийскому президенту – «либерийскому Линкольну», не меньше – пришлось спасаться вплавь и кончить жизнь в животе акулы, не успев добраться до британского судна в порту Монровии, новой либерийской столицы.
Монровия была так названа в честь Джеймса Монро, в числе прочих поддерживающего план колонизации Либерии. Его знаменитое высказывание о Либерии: «Обожаю вас, ребятки, жаль, не можете остаться у нас подольше, вот ваша шляпа».
Мой любимый приграничный конфликт был у Либерии с ещё одним аванпостом свободы, Сьерра-Леоне. В 1883 году Сьерра-Леоне заявила права на территорию, которой владела Либерия. Британцы поддержали сьерра-леонцев; дядя Сэм решил не встревать, и либерийцам пришлось отступить. Затем была Франция с соседнего Берега Слоновой Кости (Кот д'Ивуар), отхватившая ещё кусок территории. Дядя Сэм всё это время держался подальше от своих либерийских чернокожих племянничков. Он их словно немного стыдился.
Одна из причин, по которым США могли стыдиться либерийцев, это что те упорно старались выглядеть белыми. И преуспели в этом. Взгляните на снимки либерийского руководства 1800-х. Вылитые генералы-конфедераты с загаром – в них было немало белой крови. Либерийцы этим гордились; Штаты нет.
Эти «америко-либерийцы» никогда не составляли более пяти процентов населения, но они правили побережьем, владели деньгами, больше знали о внешнем мире – и потому считали себя элитой. Они казались себе ещё белей на фоне аборигенов, чистокровных западноафриканцев – одних из самых темнокожих людей в мире. Чтобы никто не забывал о различиях, они звали себя «америко-либерийцами» и жутко важничали. Стоячие воротнички, бакенбарды – не говоря уже о таком признаке высшей цивилизации, как захват земель.
Никто точно не знал, насколько границы Либерии уходят вглубь материка. По сути, их было столько, сколько они хотели или могли захватить. Об аборигенах никто не беспокоился; те были чёрные и некультурные. Америко-либерийцы были такими же расистами, как те рабовладельцы, чтобы убраться от которых их предкам пришлось пересечь океан. Они отправляли детей учиться в США, чтобы те не стали чересчур африканцами, и никогда даже не пытались выяснить, кто живёт в джунглях, которые они объявили своими до 1860-х годов.
В 1890-х наступила кульминация, м-м-м, чёрной комедии: канонерские лодки Либерии поплыли вверх по течению рек бомбить дикие племена аборигенов, противящихся цивилизации. На самом деле противились они ей более чем успешно: когда бойцы америко-либерийской армии направились вглубь материка преподать племени гола урок, те крепко надрали им зады цвета кофе с молоком.
Либерийская военная история вернула себе былую славу в 1917 году, когда Либерия формально присоединилась к Антанте. Штаб армии погрузился в панику, когда весть об этом донеслась до Берлина. В Монровии же царило веселье, поскольку это означало, что все немецкие активы в Либерии можно было захватить и раздать заслуживающим награды америко-либерийским корешам.
Но тут вспыхнули волнения на внутренних территориях, самой темнокожей части Либерии. Америко-либерийцы отправили отряд для выяснения обстоятельств. Выяснилось, что тамошние племена услышали слух о скором запрете рабства и впали в ярость. Правительство объяснило, что это просто политический ход, и смысл постановления в том, чтобы впечатлить иностранцев. Но аборигены продолжали беспокоиться, и правительству пришлось отправить войско помощней, чтобы утихомирить кру, самое крупное из племён, путём разграбления их посёлков и истребления их воинов.
Вторая мировая была золотым веком Либерии – в смысле, по либерийским меркам. Страна вновь стала на защиту свободы, записавшись в антигитлеровскую коалицию. Но на сей раз это действительно кое-что значило, поскольку если Первая мировая была по сути войной европейской, то Вторая мировая была предприятием международным. Так что Штаты построили на побережье Либерии свои базы, что принесло немалую выгоду местному населению. Через Монровию в страну стали просачиваться всевозможные диковинные западные идеи. Женщины получили право голоса, а в ранних шестидесятых в Либерии совершил одни из первых своих благодеяний «Корпус мира».
Чем эти ребятки в том «корпусе», кстати, вообще занимались? Сколько помню, они только и делали, что обнимались с толпами чернокожих и питали добрые намерения. Забавно представлять, как все эти надменные городские мулаты на вечеринке в честь приезда американских хиппи предупреждали тех, потягивая коктейль, насчёт встречающихся на внутренних территориях ужасных-преужасных примитивных негров.
Мощнейшим прорывом Либерии за все времена было, когда некий гений сообразил, что поскольку Либерия официально является государством – не забывайте, их признали ещё в 1862 году! – то у неё есть право торговать регистрацией судов. Чем она и занялась, регистрируя по бросовым ценам любое корыто, не желающее возиться со спасательными шлюпками и инспекциями по технике безопасности.
Вот почему каждый раз, когда танкер с нефтью наскакивает на мель, пока капитан валяется мертвецки пьяный, или разваливается посреди океана пополам, газеты называют его «судном, зарегистрированным в Либерии». Ваша гарантия качества в открытом море.
Это до сих пор остаётся для Либерии крупной статьёй доходов. По африканским меркам в Либерии вообще всё было замечательно до самых 70-х. У них с 1944 до 1971 был один и тот же президент, прямой, как мачта, старикан с замечательным именем Уильям Ваканарат Шадрах Тубмен. В своём костюме и очках в роговой оправе он немного смахивает на папу-дока Дювалье, страшного человечка, что примерно в одно с ним время правил в Гаити. Однако Тубмен был гораздо миролюбивей и искренне пытался вовлечь племена из внутренних земель в общее веселье. Росли инвестиции, строились школы, казалось, вот-вот готов наступить мир. Казалось.
Когда Табмен умер, президентом избрали ещё одного относительно порядочного мужика, Уильяма Толберта. Толберт пытался двигаться в ногу со временем, одеваясь в африканские наряды – белая шапочка, белый кожаный костюм – в которых смахиваешь на вышедшего перекурить медбрата, и носил жезл власти, как у Мобуту из Конго.
Но за временем он так и не поспел. В 1980 году его с дюжиной чиновников убили в ходе переворота. С этого момента начинается мощное, долгое падение Либерии.
Оказалось, что переворот возглавлял старший сержант Самэль К. Доу. Доу был первым из монстров. После него Либерией заправляла сплошная череда монстров.
Доу положил начало традиции убивать любого несогласного с его решениями и красть всё, на что хочется наложить лапу. Но в сравнении со следующим поколением либерийских сумасбродов, он был умеренным слабаком. Такая схема прослеживается во многих странах третьего мира: первый армейский офицер, организующий переворот, это просто рядовой убийца, но почему-то, когда он свергает старомодных гражданских политиков, всё летит вверх тормашками, и претенденты с каждым днём становятся всё полоумней и бесчеловечней.
В 1989 году объявился америко-либериец по имени Чарльз Тейлор, командующий армией, называющей себя Национальным патриотическим фронтом Либерии. НПФЛ объявил, что намерен свергнуть сержанта Доу.
У Тейлора с Доу были старые счёты. На самом деле Тейлор распоряжался деньгами во время правления Доу – пока Доу не обвинил Тейлора в расхищении правительственных фондов. Разумеется, это было всё равно что обвинить того во вдыхании воздуха; столь же само собой разумеющаяся вещь. Однако обвинение означало, что Доу с Тейлором чего-то не поделили. Тейлору пришлось бежать в США. Там он чувствовал себя как дома, поскольку, подобно большинству америко-либерийских детей, закончил там школу.
Затем, к собственному изумлению, Тейлор оказался в массачусетской тюрьме по либерийскому запросу об экстрадиции. Экстрадиция, правда, так и не состоялась. Вместо этого он объявился в Либерии во главе НПФЛ. Спрашивается, как Тейлору удалось выбраться из массачусетской тюрьмы? Точно этого не знает никто. Сам он утверждает, будто распилил решётки, как граф Монте-Кристо. Иные товарищи, кто поциничней, говорят, что он просто заключил сделку с ЦРУ.
Доу, норовящий уничтожить Либерию в рекордные сроки, успел надоесть всем. В 1990 году его, ко всеобщему удовлетворению, застрелили. Тейлору предъявили обвинение в этом убийстве, наряду с убийством многих других, кого его бойцы перебили в джунглях по дороге в столицу. Чарльз ответил на эти претензии одной из бесподобнейших реплик всех времён и народов: «Самого Иисуса Христа при его жизни обвиняли, что он убийца».
До сих пор чешу в затылке. Насколько мне помнится из воскресной школы, Иисуса много как называли, но «убийцей»? Должно быть, то воскресенье я прогулял.
И всё же Тейлору видней; он ведь имеет сан баптистского священника, а если эти безмозглые баптисты чего и умеют, так это цитировать Священное писание, пока собеседник не упадёт.
После того, как Доу застрелили, Либерия попросту загнила. Большей частью страны правил НПФЛ Тейлора, но молодёжь в джунглях успела вкусить сладость ношения оружия, убивания людей и разворовывания их добра. Они впервые начали ощущать себя участниками либерийских политических процессов и не торопились возвращаться к скучным старым порядкам, когда какой-нибудь напыщенный старикашка в костюме правит всеми, сидя на побережье.
Остальное, как говорится, новейшая история.