автор Гари БрехерФРЕСНО, штат Калифорния – Если забыть о гигантской всасывающей дыре, на месте которой следовало бы находиться нашей стратегии, и полной безнадёге происходящего, можно получать от Ирака истинное наслаждение в силу одной только крутизны поступающих оттуда последнее время видеорепортажей. Мой любимый из них, это кадры взрыва бомбы в кафетерии иракского парламента.
Сцена получилась как в классической комедии: репортёр «Аль-Хурры», нашей попытки за миллиард долларов перевести «Фокс Ньюс» на арабский, брал интервью у шиитского муллы – одного из тех героев-крестоносцев демократии, заодно не брезгующих получать 5000 долларов оклада и 7000 на представительские расходы. Репортёр задавал мулле какие-то высосанные из пальца вопросы, как вдруг за стеной разделся мощный ТРАХ!
Этот шум был взрывом бомбы, сработавшей в официальном кафетерии законодателей. Это один из «почтенных джентльменов» партии джихада сказал на ясном и понятном языке: «Осмелюсь возразить». Не совсем чтобы «Регламент» Роберта, но изложил доходчиво. «Процедурный вопрос, господин председатель! Прошу снисхождения членов палаты, покуда я дёргаю за этот шнурок и взрываю вас ко всем чертям, прежде чем вам удастся доесть свой оплаченный американскими налогоплательщиками комплексный обед с хумусом! Позвольте мне высказаться с помощью этих шариков от подшипника! Позвольте завалить мармиты клочьями моих незаурядных коллег!»
Вот, как говорят хиппи, «как выглядит демократия».
Или в данном случае «как звучит». Этот шум был взрывом то ли пояса, то ли жилета смертника, то ли ещё какого эксклюзива местного портняжного искусства, «Семтекс»-аксессуаров. Чтобы рвануть чеку, подрывнику пришлось пройти через пять разных контрольных пунктов.
Так что я не мог не смеяться, когда си-эн-эн целыми днями спрашивала своих дорогостоящих военных экспертов, не может ли к этому быть причастен «кто-то из своих». Вот те на, да с чего вы взяли? Не-е, он, наверное, просто принёс пластид на разносе, сказал повару, что это кусок тунца для обеденного меню японской кухни. Если кто спрашивал, что это из него торчат за проводки, он мог ответить, что это новейшее медицинское веяние из Осаки: акупунктура для стимуляции свежести клеток.
Дьявол, ну разумеется, это сделали свои. В Ираке по-другому ничего не делается. Вот она, итоговая черта, за которую никто не желает заглянуть: никто в Ираке не за нас. Никто. Курды сейчас сотрудничают с нами, но они отвернутся от нас, если мы перестанем служить их бесплатной авиацией и каналом поставок. Шииты ненавидят нас пуще отравы, но пока что не возражают, чтобы мы играли в их телохранителей – по крайней мере большинство из них, хотя горячие головы уже начинают преобладать. Что же до суннитов – любой из них согласился бы на смерть под пытками в обмен на возможность успешно пристрелить американца.
Ситуация эта весьма схожа с южным Вьетнамом 1970-го года. Сколько бойцов было в армии Республики Вьетнам? Официальным ответом было «около 500 тысяч». Истинный же ответ звучал: «Почти нисколько – может быть, несколько тысяч офицеров ВВС да пара подразделений рейнджеров… может быть». Сколько друзей у нас в Ираке? Даже меньше, чем во Вьетнаме.
Так что вопрос не в том, кто это сделал. Вопрос скорее «кто этого НЕ делал»? Кто в Ираке не пожелал бы умереть за гордое право взорвать липовый парламент оккупантов?
В видеозаписи видно, что когда бомба взрывается, мулла, у которого берут интервью, реагирует, как закалённый в боях ветеран, оказываясь на полу за ноль целых ноль десятых секунды вместе со своим тюрбаном. Потому он, полагаю, и «умеренный» – не спешит встречаться с аллахом и реализовывать свой талон на девственниц ни секундой раньше срока.
Оператор подобным благоразумием не блещет. Видно, как камера разворачивается в поисках натуры для съёмки, затем выходит в коридор. И там мы наблюдаем, не побоюсь этого слова, один из самых великолепных кадров, какие я только видел из Ирака. Коридор, естественно, широкий и хорошо освещённый – деньги в «зелёной зоне» не вопрос – так что даже сквозь валящий из кафетерии дым освещение отличное, синеватое, как в кино про зомби. Видно, как оттуда вываливается с воплями толпа мужчин в костюмах. Сами вопли ни о чём особенном не говорят; Ирак, это сердце Орущего Полумесяца, простирающегося от средиземноморья до Бангладеша. Интересно же в тех воплях то, что, я готов поклясться, они звучали как-то устало, словно этих людей достали подобные вещи, как народ в моём здании достали дебильные учебные пожарные тревоги. «Ну сколько можно, опять от взрыва смертника весь галстук в артериальной крови – чёрт, придётся сдавать в химчистку. А единственная химчистка в Багдаде находится не в той части города, так что меня запытают до смерти, когда я поеду отвозить галстук. Чёрт, начинаю уставать от этой кабинетной возни.»
В том, что они действительно просто неумело и утомлённо играют перед камерой, по-настоящему меня уверили следующие кадры видео: толстая тётка с мусульманской повязкой на голове (что в Ираке делает её практически нудисткой, истинным радикальным борцом за права женщин) проходит перед объективом, гримасничает в него и говорит по-английски «Это было убийство» тем невыразительным, ненатуральным тоном, как у актёра, сыгравшего слишком много дублей.
Во-первых, когда ты действительно скорбишь или в шоке, то говоришь на родном языке. То, что женщина причитает по-английски, означает, что она изображает эмоции перед камерой, играет на зрителя. Похоже, что до неё самой это доходит, и она пытается слегка загладить это повторным, более жалобным воплем «Это было уби-и-иство!» Но дубль-2 получается столь же ненатуральным и неубедительным, как дубль-1. Ненатуральным, как песня о любви в исполнении Санджая Малакара. Голова кругом идёт от глубины ненатуральности, какую видишь нынче, когда жертва взрыва неспособна говорить убедительно, даже когда из кафетерии до сих пор валит дым, а мимо неё по коридору проносят труп на обеденном стуле. Вот когда понимаешь, что событие уже набило оскомину даже жертвам.
Ко многим комедиям бывает сложно подобрать идеальную концовку, но жирную точку в этой ставит Билл Мюррей кровавой комедии, тот, на кого всегда можно рассчитывать, что он нас чем-нибудь повеселит: Джордж Буш-младший. Превзойти его творений я не могу, так что не буду даже пытаться. Просто целиком процитирую официальную реакцию нашего президента на то, что кто-то устроил взрыв на самой охраняемой территории на Ближнем Востоке. Вот он, Джордж, на другой день после взрыва в кафетерии:
«Есть тип людей, способных войти в то здание и убить невинных людей, и это тот самый тип людей, которые готовы ехать и убивать невинных американцев», сказал Буш после встречи с руководством системы образования. «И в наших интересах помочь этой юной демократии дойти до состояния, когда она сможет поддерживать себя, править собой и защищаться от подобных экстремистов и радикалов.» Чёрт, это так смешно, что заслуживает повторного прослушивания.
В той 30-секундной записи взрыва было больше правды, чем во всех 200 или 300 часах версии Ирака от Государственной службы телевещания (PBS), «Америка на перекрёстке», которые я проглядел на прошлой неделе из чувства долга. Боже, что за позорище. Вот вам основные тезисы «перекрёстков», спрессованные в пару строк:
1. Возможно, всего лишь возможно, нам не стоило начинать эту войну…
2. И нашим мальчикам очень неприятно, когда приходится убивать мирных граждан…
3. Поэтому они пишут об этом стихи… [Я не шучу. Они декламировали стихи – стихи!]
5. Потом их заглушает приятный голосок Роберта Дювалла, рассказывающий за кадром, какие чудесные похороны устроили тому солдату из маленького городка в штате Вайоминг.
Что меня поражает, это что за все эти экранные часы не наберётся и одной минуты правды. Ни единой паршивой минуты. Возможно, кому-то из солдат и неприятно убивать людей, но для большинства из них это лучшее время, какое только будет в их жизни. Они просто понимают, что так говорить не положено. Все мы нынче стали лицедеями, все мы видели столько интервью, что знаем, что в них полагается говорить: «М-м… война, это плохо. И можете меня цитировать!»
Конечно-конечно. Да ведь половина этих пацанов весь остаток своей жизни будут затаскивать девок к себе в постель историями, которые привезут домой из Ирака. И это всяко лучше работы в «Уол-марте». Я не говорю, что они не огорчаются, подпалив какую-нибудь колымагу, полную мирных граждан, не успевших вовремя притормозить. Я говорю лишь о том, что не верю ни единому слову, сказанному в объектив видеокамеры PBS.
Дьявол, да мы нынче настолько приучены к камерам, что они наверняка по-разному дают интервью разным телеканалам: «Вы из PBS? Ладно, кхм! "Война, ну что в ней хорошего?"» Потом приползает си-эн-эн, готовый отсосать за пару кадров, и тот же самый боец переключается на режим «у каждой истории две стороны»: «Что ж, я верю в свою задачу, но бог мой, до чего же иногда бывает тяжко…» Когда приходит «Фокс», можно наконец расслабиться и проорать пару куплетов из «Девчонки-хаджи», лучшей песни из сочинённых в этом бардаке.
Всё это непременное кривляние перед камерой, вот что не перестают напоминать мне видеорепортажи из Ирака. Я уже писал о том, что все солдаты из «Дворца пулемётчиков» были пустоголовыми кривляками.
Но пока не запела та толстая тётка, я не замечал за этим занятием местных жителей. Такое ощущение, что весь этот гнилой мир превращается то ли в «Реальный мир: Денвер», то ли в «Американского идола», в кинопробы у ближайшей камеры. Единственная разница в том, что в Ираке всё ещё есть люди, настолько серьёзно относящиеся к политике, чтобы убить одного из «почтенных джентльменов» среди законодателей-конкурентов.
Я не могу даже вспомнить, когда было последнее серьёзное покушение на политика у нас в Штатах. Полагаю, то был Хинкли, самый безмозглый убийца в мире, в упор стрелявший в Рейгана из позорной хлопушки калибра 22 – из такой дряни и белку не убьёшь. Всё, что потребовалось, это привезти самолётом из «Диснейленда» пару-тройку механиков, обслуживающих аудио-аниматронную статую Линкольна, опустить в грудную клетку Ронни магнит, чтобы вытащить пулю, и вот он опять улыбается, словно ничего не случилось. Добавить сюда тот факт, что Хинкли сделал это, чтобы произвести впечатление на Джоди Фостер, единственную на тот момент голливудскую актрису, не скрывающую, что она лесбиянка, и поневоле впадаешь в уныние от низкого пошиба американских убийц.
Было время, когда наша политика обладала более живым характером, под которым я подразумеваю склонность к насилию. Один из лучших эпизодов имел место в 1856 году, когда аболиционист Чарльз Самнер из Новой Англии произнёс одну из лучших своих речей против беззаконий Юга и вернулся к своему креслу, обожая себя даже больше обычного. Пока он расстёгивал свой стоячий воротник, одобрительно похлопываемый по спине всеми прочими благодетелями-конгрегационалистами, депутат Престон Брукс из Южной Каролины – Фаллуджи «южного треугольника» – сидел в другом конце зала, пытаясь сочинить достойный ответ. Но в этом-то и была беда рабовладения: тогда ещё не было приличных агентств по работе с общественностью, и некому было придумать, как популяризировать их концепцию севернее линии Мэйсона-Диксона.
Поэтому Брукс отказался от намерения выразить свои чувства словами и прибег с древнейшему и эффективнейшему ответному выпаду всех времён и народов: через два дня после той речи он подошёл к стулу Самнера, сжимая тяжёлую трость, в которой нуждался после ранения в бедро на дуэли, и выразил своё несогласие, избив ей Самнера до крови.
Не в силах выбраться из-за стола, Самнер рванулся с такой силой, что тот оторвался от пола, по-прежнему удерживая его на месте, а Брукс всё бил и бил его, пока трость не сломалась. Никто не пытался помешать, поскольку один из джентльменов с Юга, соратник Брукса, угрожал им пистолетом, не давая приблизиться, так что у Брукса была масса места, чтобы довести дело до конца. К тому времени, как трость сломалась, стало возможным сделать её точную копию, поручив детективам снять гипсовые слепки с черепа Самнера. Что, впрочем, не требовалось, поскольку фанаты Брукса из Южной Каролины прислали ему столько тростей, что впору было открывать лавку товаров для физического насилия с отягчающими обстоятельствами.
Самнеру потребовались годы, чтобы заново научиться ходить и пользоваться ложкой, и он так по-настоящему и не воспрянул духом, покуда саранча Шермана не прошла по Южной Каролине, сжигая каждый дом, сарай и штабель дров во всём штате. В Джорджии Шерман сжигал лишь особняки рабовладельцев, но в Южной Каролине правилом было оставлять места стоянки в чистоте – ничего, кроме стылого пепла.
Когда Самнер услыхал весть об этом, он излечился, как те лохи, что пускаются с инвалидных колясок в брейк-данс, купив «Воду из чудодейственного источника», которую преподобный Питер Попофф впаривает чокнутым полуночникам вроде меня, глядящим телевизор в четыре утра.
Вменяемые люди – а те ребятки с поясами смертников, это вполне вменяемые, нормальные молодые люди; не пытайтесь себя обмануть – не занимаются покушениями или политическими избиениями, если на кону действительно не стоят судьбы племён. В Ираке это совершенно очевидный, совершенно будничный факт повседневной жизни: налицо трехсторонняя бандитская драка, и проигравшему пощады не будет.
В стране же вроде США лишь сумасшедшие норовят на кого-то покушаться, поскольку никаких племён здесь нет, а лишь толпа трудоустроенных граждан, пытающихся пройти пробы для участия в программах Трампа или Саймона, как каждый мелкий карьерист для самого (или самой) себя. Мне, я полагаю, следовало бы сказать, что это здорово, и в сравнении с нынешней жизнью в Ираке наверняка так оно и есть. Если у вас есть семья и всё такое прочее. Что же лично до меня, я даже не знаю. Мне кажется, мне бы там понравилось. По крайней мере, он здорово скрашивает мое существование в этом тусклом и унылом варианте преисподней.